Он выполз из комнаты.
Ступеньки наверх были довольно сложным делом, и он ещё не до конца с ними освоился. Зато ступеньки вниз были проще некуда. Он преодолел их, плюхаясь толстым подгузником с одной на другую.
Во рту у него была пустышка, из которой, как последнее время говорила его мама, он уже вырос.
Подгузник разболтался во время его путешествия вниз по лестнице, и когда мальчик, достигнув нижней ступеньки, оказался в прихожей, подгузник сполз. Малыш поднялся и перешагнул через него, оставшись в одной лишь ночной рубашке. Ступеньки, которые вели назад в его комнату и к семье, были слишком крутыми, а дверь на улицу была так заманчиво приоткрыта…
Немного помедлив, он вышел из дома. Туман обнял его, как старый друг. А затем, сперва нерешительно, а потом всё быстрее и увереннее, мальчик стал взбираться на холм.
Ближе к вершине холма туман рассеивался. Свет от половинки луны был, конечно, не сравним с дневным, но его было достаточно, чтобы рассмотреть кладбище.
Смотрите.
Вот стоит заброшенная кладбищенская часовня. Её железные двери заперты на большой висячий замок, шпиль обвит плющом, а прямо из водосточного жёлоба возле крыши растёт деревце.
Вот надгробные камни, склепы и могильные плиты. Иногда можно увидеть кролика, который промчался мимо и юркнул в кусты, или полёвку, а то и хорька, который вынырнул из подлеска и перебежал через дорожку.
Вы могли бы рассмотреть всё это в лунном свете, если бы оказались там той ночью.
Однако, вряд ли бы вы заметили бледную, полную женщину, которая шла по дорожке неподалёку от главных ворот. А если бы заметили, то, задержав на ней взгляд, вы бы решили, что она вам померещилась из-за лунного света, тумана и теней. И всё же, эта бледная, полная женщина действительно там была. Она шла мимо скопления покосившихся надгробий к главным воротам.
Ворота были закрыты. Их всегда запирали в четыре часа пополудни зимой и в восемь вечера летом. Часть кладбища защищала остроконечная железная ограда, другую часть окружала высокая кирпичная стена. Прутья на воротах располагались настолько близко друг к другу, что сквозь них не пролез бы ни взрослый человек, ни даже десятилетний ребёнок…
— Иничей! — позвала бледная женщина, и голос её можно было принять за шелест ветра в длинной траве.
— Иничей! Ты только посмотри на это!
Нагнувшись, она стала пристально разглядывать что-то на земле, а в лунном свете возникла ещё одна тень, оказавшаяся седым мужчиной на вид сорока с чем-то лет. Он посмотрел на жену, затем на то, что она рассматривала, и почесал голову.
— Миссис Иничей… — произнёс он, поскольку принадлежал к эпохе более церемонных отношений, нежели мы с вами. — Не может быть!
То, что он рассматривал, по всей видимости, в тот самый момент заметило миссис Иничей, поскольку оно открыло рот, и резиновая пустышка выпала. Мальчик выставил вверх пухлый кулачок, будто изо всех сил пытаясь схватить миссис Иничей за бледный палец.
— Ущипните меня, — сказал мистер Иничей, — это ребёнок!
— Ну конечно это ребёнок, — ответила ему жена. — Но что нам с ним делать? Вот в чём вопрос.
— Это действительно вопрос, миссис Иничей, — произнёс её супруг. — Однако решать его не нам. Несомненно, это — живой младенец, а такому нечего делать в нашем мире.
— Взгляните, как он улыбается! — воскликнула миссис Иничей. — Милейшая из улыбок! — она погладила ребёнка по белокурой головке своей бесплотной рукой. Малыш захихикал от удовольствия.
Подул прохладный ветерок, разгоняя туман по ложбинам (кладбище занимало всю вершину холма, а его дорожки вились вокруг, расходясь и пересекаясь). Раздался грохот: кто-то сотрясал главные ворота кладбища, заставляя греметь висячий замок с цепью, охранявшие вход.
— Вот, видите, — сказал мистер Иничей, — за малышом пришли родные, чтобы вернуть его в лоно семьи. Ну же, отпустите мальчугана, — добавил он, потому что миссис Иничей уже обвила ребёнка бесплотными руками и принялась самозабвенно щебетать над ним.
Миссис Иничей кинула взгляд на мужчину у ворот и ответила:
— Что-то непохоже, что он кому-нибудь родня.
Человек в чёрном плаще перестал трясти ворота и теперь рассматривал калитку. Она также была надёжно заперта. В прошлом году было несколько случаев вандализма, и совет принял меры.
— Ну же, миссис Иничей. Оставьте его. Вот так, дорогуша, — сказал мистер Иничей, и вдруг увидел призрака, отчего он застыл с открытым ртом, потеряв дар речи.
Вы могли бы подумать — и, несомненно, были бы правы — что мистер Иничей не должен был так реагировать на призрака. Как-никак, они с женой умерли сотни лет назад, и с тех пор привыкли общаться с другими умершими. Но этот призрак не был похож на кладбищенских: он был резкий, серый и мерцающий, словно помехи в телевизоре. Кроме того, он излучал такую панику, что она захватила супругов Иничей. Призрак состоял из трёх силуэтов: два больших и один поменьше, но только один из них был хорошо различим, остальные имели неясный мерцающий контур. И этот силуэт произнёс:
— Мой малыш! Он хочет убить моего малыша!
Снова раздался грохот. Незнакомец снаружи подтаскивал железный мусорный бак через переулок к высокой кирпичной стене, окружавшей эту часть кладбища.
— Спасите моего сына! — воскликнул призрак, и миссис Иничей подумала, что это женщина. Конечно же. Это была мать малыша.
— Что он с вами сделал? — спросила миссис Иничей, но было непонятно, может ли призрак её слышать. «Совсем недавно умерла, бедняжка,» — подумала миссис Иничей. Всегда легче, если ты умер спокойно: проснёшься в свой срок там, где тебя похоронили, привыкнешь к смерти, познакомишься с другими обитателями кладбища. А в этом существе не было ни капли спокойствия, только жуткая тревога за ребёнка и паника, которую супруги Иничей ощущали как низкие завывания. На шум и вой со всего кладбища начали стекаться другие бледные фигуры.