Книга кладбищ - Страница 32

— Сайлас, но ты же всегда будешь здесь, да? И мне можно всегда быть рядом с тобой, если захочу?

— Всему своё время, — ответил Сайлас.

Больше той ночью он не произнёс ни слова.

На следующий день Ник проснулся рано. Солнце было похоже на серебряную монетку, повисшую высоко в сером зимнем небе. Краткие дневные часы было легко проспать, и тогда зима превратилась бы в одну сплошную ночь, длинный сезон без солнца. Так что каждый раз перед сном Ник обещал себе, что обязательно проснётся, когда ещё будет светло, чтобы выйти из гробницы Иничеев и погулять.

Воздух был напоён каким-то резким цветочным запахом. Этот запах увлёк Ника вверх по холму, к Египетской аллее, где зимний плющ свисал зелёными колтунами, кутая псевдоегипетские стены, статуи и иероглифы своим вечнозелёным покровом.

Здесь аромат был особенно густым. Нику показалось, что выпал снег, потому что среди зелени виднелись ярко-белые островки. Приглядевшись к ним, он понял, что островки — это пучки маленьких цветов. Он зарылся лицом в один из пучков, чтобы поглубже вдохнуть их запах, и тут услышал шаги.

Ник спрятался в плюще и затих. Три мужчины и женщина — все живые — поднимались к Египетской аллее. У женщины на шее было узорное ожерелье.

— Здесь? — спросила женщина.

— Да, миссис Каравей, — ответил один из её спутников, порядком запыхавшийся седой толстяк. У него, как и у других мужчин, была с собой пустая плетёная корзина.

Женщина выглядела удивлённой и скептичной.

— Ладно, как скажете, — сказала она. — Хотя лично я ничего не понимаю. — Она посмотрела на белые цветы. — Так что я должна сделать?

Самый невысокий из её спутников достал из своей корзины пару серебряных ножниц.

— Возьмите ножницы, госпожа мэр, — сказал он ей.

Она взяла ножницы и принялась срезать цветы, которые они все вчетвером стали складывать в корзины.

Через некоторое время миссис Каравей, оказавшаяся мэром, сказала:

— По-моему, всё это ужасно глупо.

Толстяк сказал:

— Такова традиция.

— Ужасно глупая традиция, — повторила миссис Каравей, но продолжила срезать белые цветы и складывать их в корзины. Когда первая корзина наполнилась, она спросила:

— Может, уже хватит?

— Нужно заполнить все четыре корзины, — сказал ей тот, что покороче. — Затем нужно будет вручить цветок каждому жителю Старого города.

— Ничего себе традиция! — воскликнула миссис Каравей. — Я спрашивала о ней у моего предшественника, он сказал, что никогда о ней не слышал, — затем, помолчав секунду, она спросила:

— У вас нет ощущения, что нас кто-то подслушивает?

— Кто? — спросил третий мужчина, который до сих пор молчал. Это был бородач в чалме, и у него было сразу две корзины. — Вы имеете в виду привидений? Лично я не верю в привидений.

— Да какие привидения, — отмахнулась миссис Каравей. — Мне просто кажется, что здесь есть кто-то кроме нас.

Ник подавил желание отодвинуться поглубже в заросли плюща.

— Неудивительно, что прежний мэр не знал про эту традицию, — сказал толстяк, чья корзина была уже почти полна. — Зимний цвет расцвёл впервые за восемьдесят лет.

Бородач в чалме, который не верил в привидений, теперь стоял и беспокойно озирался.

— Каждому жителю Старого города достанется по цветку, — сказал коротышка. — Каждому мужчине, каждой женщине и каждому ребёнку, — затем он сощурился, будто пытаясь вспомнить что-то, давно забытое, и медленно произнёс: — Ночь настанет — и пляши, смертень — танец для души.

— Чушь и глупость, — фыркнула миссис Каравей, продолжая срезать зимний цвет.

Сумерки наступили быстро. К половине пятого было уже темно. Ник бродил по тропинкам кладбища в поисках собеседников, но вокруг не было ни души. Он спустился к окраине кладбища, в надежде, что найдёт там Лизу Хемпсток, но там тоже было безлюдно. Тогда он вернулся к гробнице Иничеев, но даже она оказалась пустой: ни его отца, ни миссис Иничей нигде не было.

Ник почувствовал, как в нём зарождается паника. Животный страх одиночества. Впервые за десять лет он оказался совершенно один там, где всегда чувствовал себя в безопасности и в окружении своих. Он помчался вниз к старой церкви и стал ждать Сайласа.

Но Сайлас не пришёл.

«Может, я с ним разминулся?» — подумал Ник, но уже понимал, что дело не в этом. Тогда он поднялся на вершину холма и огляделся. Над ним, в морозном небе мигали звёзды. Под ним, у подножья холма, раскинулись затейливые узоры городских огней: фонари, вывески, фары машин. Там хотя бы происходило какое-то движение. Ник медленно спустился с холма и подошёл к главным воротам кладбища. Там он остановился.

Из города доносилась музыка.

Ник и раньше слышал музыку: он знал характерный перезвон фургончика с мороженым; узнавал излюбленные хиты работяг, которые крутили по радио; помнил мелодии, которые Кларетти Джейк играл мёртвым на своей пыльной скрипке. Но он никогда прежде не слышал такой музыки, как сейчас: последовательность торжественных раскатов, как будто прелюдия какой-нибудь симфонии или увертюра.

Он проскользнул сквозь запертые ворота, спустился по холму и оказался в Старом городе.

Первым делом он увидел женщину-мэра, которая стояла на перекрёстке. Она протянула руки и приколола булавкой белый цветок к лацкану проходившего мимо чиновника.

— Я не занимаюсь благотворительностью, — сказал чиновник. — Обратитесь к моему секретарю.

— Это не для благотворительности, — объяснила миссис Каравей. — Это просто местная традиция.