Джосайя Вортингтон поднялся по ступенькам и подошёл к миссис Каравей. Он протянул ей руку и произнёс достаточно громко, чтобы услышали все:
— Разрешите вас позвать с нами смертень танцевать.
Миссис Каравей замешкалась. Она посмотрела на мужчину, стоявшего рядом с ней, за поддержкой. Он был в халате, накинутом поверх пижамы, и в тапочках. К отвороту халата был приколот белый цветок. Мужчина улыбнулся и кивнул миссис Каравей.
— Я согласна, — сказала она.
Она протянула руку. Как только её пальцы коснулись пальцев Джосайи Вортингтона, снова заиграла музыка. То, что Ник слышал прежде, было лишь прелюдией, а теперь началась совсем другая музыка — та самая, ради которой все собрались. Мелодия как будто щекотала ступни и кончики пальцев рук всех присутствующих.
Все живые и мёртвые взялись за руки и начали танцевать. Ник видел, как матушка Слотер танцевала с мужчиной в чалме, а чиновник танцевал с Луизой Бартелби. Миссис Иничей улыбнулась Нику, беря за руку старичка, продававшего газеты, а мистер Иничей протянул руку, как равной, маленькой девочке, которая приняла её с таким видом, словно всю жизнь мечтала с ним потанцевать. Тут Ник отвлёкся от рассматривания танцующих, потому что кто-то схватил его собственную руку, и его увлекло в танец.
Ему улыбалась Лиза Хемпсток.
— Как чудесно! — воскликнула она, когда они вместе пустились в пляс.
Затем она запела в такт:
— Шаг, поклон и поворот —
Смертень нас с собой зовёт.
Музыка наполняла Ника неудержимой радостью, а его ноги двигались сами, словно всегда знали, как нужно танцевать.
Они танцевали с Лизой Хемпсток, а когда мелодия изменилась, Ник обнаружил, что уже держит за руку Фортинбраса Бартелби. Они продолжили пляску, проходя сквозь ряды танцующих, которые расступались перед ними.
Ник увидел, как Абаназер Болджер танцевал с мисс Борроуз, его бывшей учительницей. Он видел живых, танцующих с мёртвыми. Парные танцы сменялись танцами, когда все выстраивались рядами и в унисон шагали и топали («Пум-пум, пум-пурум! Пум-пум, пум-пурум!») — танец, который уже тысячу лет назад считали древним.
Он снова поравнялся с Лизой Хемпсток. Он спросил её:
— Откуда играет музыка?
Она пожала плечами.
— Кто всем этим управляет?
— Оно само происходит, так было всегда, — ответила она. — Живые могут этого и не помнить, а мы помним всё…
Вдруг, она перебила сама себя, воскликнув:
— Смотри!
Ник никогда раньше не видел настоящих лошадей, только нарисованных. Он представлял их совсем не так, как выглядел конь, который громко стуча копытами приближался к ним по улице. Он был очень большим, с вытянутой серьёзной мордой. На его спине сидела женщина в длинном сером одеянии, которое развевалось и переливалось под декабрьской луной, словно паутина в капельках росы.
Приблизившись к площади, конь остановился. Женщина в сером легко соскользнула с него и встала на землю лицом ко всем, живым и мёртвым.
Она присела в реверансе.
Все, как один, поклонились или сделали реверанс ей в ответ, и танец возобновился.
— Пусть нас Всадница ведёт
в Смертень — дружный хоровод,
— пропела Лиза Хемпсток, прежде чем унестись в вихре танца прочь от Ника. Все плясали под музыку, притопывая, вышагивая и кружась, и Всадница танцевала, кружилась и вышагивала вместе со всеми. Даже белый конь покачивал головой и переступал в такт музыке.
Скорость музыки нарастала. У Ника перехватывало дыхание, но танец казался нескончаемым, вечным — это был смертень, танец живых и мёртвых, танец со Смертью. Ник улыбался, и все вокруг тоже улыбались.
Время от времени он видел Всадницу в сером, кружившуюся то здесь, то там по городской площади.
«Все-все-все, — подумал Ник, — все танцуют!» Но когда он так подумал, то понял, что ошибся. В тени ратуши стоял человек в чёрном. Он не танцевал, он просто наблюдал за остальными.
Ник гадал, мечтает ли Сайлас присоединиться к ним. Но, сколько он ни всматривался в лицо своего наставника, оно оставалось непроницаемым.
Тогда он окликнул его, надеясь, что наставник присоединится к танцу и всеобщему веселью. Но, услышав своё имя, Сайлас отступил в тень и пропал из вида.
Кто-то выкрикнул:
— Последний танец! — и началась неспешная, величественная кода.
Танцующие объединились в пары живых и мёртвых. Ник протянул руку, не глядя, и вдруг понял, что касается пальцами и смотрит в серые глаза женщины в платье из паутины.
Она улыбнулась ему.
— Здравствуй, Ник, — сказала она.
— Здравствуйте, — ответил он, танцуя. — Только я не знаю вашего имени.
— От имён не много пользы, — сказала она.
— У вас здоровский конь. И такой большой! Никогда не думал, что кони бывают такими большими.
— Он такой бережный, что вынесет самого сильного, и такой сильный, что вынесет самого маленького.
— А можно мне прокатиться на нём? — спросил Ник.
— Когда-нибудь, — ответила она ему, и её паутинные юбки замерцали. — Когда-нибудь каждому доводится.
— Обещаете?
— Обещаю.
И в этот момент танец закончился. Ник низко поклонился своей партнёрше, и только тогда ощутил такую усталость, будто он плясал без остановки много часов. Его мышцы болели и отказывались повиноваться. Он совершенно выдохся.
Где-то пробили часы, и Ник стал считать удары. Он насчитал двенадцать и задумался, сколько же они танцевали — двенадцать часов или двадцать четыре, или вообще нисколько?