По крайней мере в классе сидела миссис Хокинс, которая преподавала другие предметы, а сейчас проверяла здесь тетради после учебного дня. Присутствие другого человека немного успокаивало Мо.
— Ты прекрасно справляешься, Морин, — похвалила миссис Хокинс.
Белая змея таращилась на них мёртвым взором из банки с формалином. Мо прошептала:
— Спасибо.
— А почему ты одна? — спросила миссис Хокингс. — Вы же всегда дежурите парами.
— Сегодня была очередь Иничея, — сказала Мо. — Но он уже несколько дней не появлялся в школе.
Учительница нахмурилась.
— Это кто? — спросила она, силясь вспомнить. — У меня такого в списках нет.
— Мик Иничей. У него темноватые волосы, которые не мешало бы подстричь. Молчаливый такой. Он единственный назвал все кости скелета на викторине, помните?
— Нет, — призналась, миссис Хокинс.
— Да как же так! Его никто не помнит! Даже мистер Кирби!
Миссис Хокинс убрала тетради к себе в сумку и сказала:
— Ладно, я рада, что ты справляешься сама, дорогуша. Не забудь перед уходом протереть все рабочие поверхности, — и учительница вышла, закрыв за собой дверь.
Кабинет естественных наук был очень старым. В нём были длинные столы со встроенными раковинами и кранами, с газовыми горелками и прочим оборудованием, а вдоль стен тянулись деревянные стеллажи с разнообразными тварями в больших бутылках. Эти твари давным-давно были мертвы. В одном из углов кабинета даже имелся желтоватый человеческий скелет. Мо не знала, был ли он настоящим, но сейчас один его вид бросал её в дрожь.
Любой шум, производимый ею, подхватывало эхо. Она включила весь свет, даже над доской, чтобы было не так страшно. В комнате стало холодать. Мо пожалела, что нельзя сделать батареи погорячее. Она подошла к одной из батарей и потрогала её. Та оказалась будь здоров какой горячей. Но почему-то Мо бил настоящий озноб.
В комнате было пусто, и это была какая-то неспокойная пустота, в ней чувствовалось чьё-то присутствие. Мо всё время казалось, что кто-то на неё смотрит.
«Естественно, на меня кто-то смотрит, — подумала она. — В этих банках куча дохлых тварей, и все они смотрят на меня, не говоря о скелете».
Она покосилась на полки.
В этот момент дохлые твари в банках вдруг зашевелились. Змея с молочно-белыми мёртвыми глазами вдруг расплела свои кольца. Безликое морское существо с выпяченными позвонками стало биться и извиваться в своём жидком жилище. Котёнок, сдохший десятилетия назад, оскалился и начал царапать стекло.
Мо закрыла глаза. «Мне всё это мерещится, — сказала она себе. — Я всё это придумала».
— Я не боюсь, — произнесла она вслух.
— Вот и хорошо, — сказал некто, стоявший в тени у дальней двери. — Бояться не круто.
Она сказала:
— Тебя никто из учителей не помнит.
— Зато ты помнишь, — сказал мальчик, злой гений всех её несчастий.
Она схватила мензурку и запустила ею в него, но промахнулась, и мензурка разбилась о стену.
— Как поживает Дик? — спросил Ник, как ни в чём не бывало.
— Сам знаешь, как он поживает, — ответила она. — Он со мной не разговаривает. Сидит на уроках, потом идёт домой и делает домашнее задание. Наверное, ещё строит свою железную дорогу.
— Вот и хорошо, — сказал Ник.
— Между прочим, — сказала она, — ты целую неделю прогуливаешь школу. Так что ты попал, Мик Иничей. Вчера из полиции приходили, спрашивали про тебя.
— Кстати о полиции, — сказал Ник, — как поживает твой дядя Тэм?
Мо промолчала.
— Если подумать, — продолжил он, — ты, в некотором смысле, выиграла. Я больше не буду ходить в школу. А в другом смысле — проиграла. Ты знаешь, что такое непокой, Морин Киллинг? Ты когда-нибудь гляделась в зеркало, не понимая, чьи глаза смотрят на тебя с отражения? Ты когда-нибудь сидела в пустой комнате, твёрдо зная, что ты не одна? Неприятная штука.
— Ты хочешь сделать так, чтобы я спятила? — спросила она дрожащим голосом.
Ник молчал. Он просто смотрел на неё. В дальнем углу кабинета что-то упало. Мо оглянулась: её портфель соскользнул со стула на пол. Когда она снова оглянулась, она снова была одна. Или, во всяком случае, она больше никого не видела.
Её путь домой был бесконечно длинным и очень неспокойным.
Мальчик и его наставник стояли на вершине холма и смотрели на огни города.
— Как твой ушиб? — спросил мальчик.
— Болит немного, — ответил наставник. — Но на мне всё быстро заживает. Скоро буду как новенький.
— А ты мог умереть? Оттого, что бросился под колёса машины?
Наставник покачал головой.
— Есть разные способы убивать таких, как я, — сказал он. — Но ни один из них не связан с машинами. Я очень старый и очень прочный.
Ник сказал:
— Я был совсем неправ, да? Весь смысл был в том, чтобы оставаться незамеченным. Но я впутался в ту историю с другими школьниками, и тут же появились полицейские и всё остальное. И всё потому, что я эгоист.
Сайлас поднял одну бровь.
— Это не эгоизм. Тебе надо учиться быть среди себе подобных. Всё это объяснимо. Просто в мире живых всё устроено сложнее, чем здесь, и мы не можем тебя там защитить, как на кладбище. Я хотел, чтобы ты всегда был в абсолютной безопасности, — сказал Сайлас. — Но для таких, как ты, есть только одно абсолютно безопасное место. То, куда вы попадаете в самом конце череды своих приключений, когда эти приключения перестают быть значимыми.
Ник задумчиво погладил надгробие Томаса Р. Стаута (1817–1851, «К великой печали всех, кто его знал»). Его пальцы оставили следы во мху.