С севера подул полночный ветер.
Миссис Иничей больше не сердилася. На смену гневу пришёл страх за жизнь сына. Она сказала:
— Если бы я знала, мой мальчик. Если бы я только знала.
Скарлетт Эмбер Перкинс исполнилось пятнадцать. Она сидела на втором этаже старого двухэтажного автобуса. Она представляла собой съёжившийся сгусток злобы и ненависти. Она ненавидела родителей за то, что те развелись. Она ненавидела мать за то, что они уехали из Шотландии. Она ненавидела отца за то, что тот не пытался её вернуть. Она ненавидела этот город за то, что в нём всё было не то — он совсем не был похож на Глазго, в котором она выросла. Она ненавидела его также за то, что стоило повернуть за угол — и на глаза обязательно попадалось что-нибудь до боли и ужаса знакомое.
Тем утром она сорвалась в присутствии матери.
— В Глазго у меня были друзья! — Скарлетт не столько кричала, сколько плакала. — И я их никогда больше не увижу!
Мать не нашлась, что сказать, кроме:
— Ну, всё-таки это не вполне чужой город. Мы ведь жили здесь, когда ты была маленькой.
— Я ничего не помню, — ответила Скарлетт. — И потом, здесь же не осталось никаких знакомых. Ты что, хочешь, чтобы я нашла тех, с кем дружила в пять лет? Ты это серьёзно?
Её мать ответила:
— А что тебе мешает?
Скарлетт злилась весь день в школе, и злилась до сих пор. Она ненавидела школу, она ненавидела весь мир, а в настоящий момент она особенно ненавидела муниципальный транспорт.
Каждый день, по окончании уроков, автобус номер 97 с конечной в центре города вёз её от школьных ворот до конца улицы, где её мать сняла небольшую квартирку. В тот ветреный апрельский день она ждала на остановке целых полчаса, а 97-й всё не ехал. Поэтому, когда появился 121-й, у которого на табличке также было написано «Центр», она на него села. Однако там, где её автобус всегда поворачивал направо, этот свернул налево, в Старый город, и поехал мимо городского парка и Старой площади, мимо памятника баронету Джосайе Вортингтону, и затем пополз по извилистой дороге вверх по холму, усеянному высокими домами. Скарлетт вконец расстроилась. Злость уступила место отчаянью.
Она спустилась на нижний этаж автобуса, взглянула на табличку, запрещающую разговаривать с водителем во время движения, и сказала:
— Простите? Я хотела попасть на Экейша-авеню.
Водитель, оказавшийся огромной женщиной с кожей смуглее, чем у Скарлетт, ответила:
— Вам надо было садиться на 97-й.
— У вас на табличке сказано, что автобус идёт в центр.
— Всё правильно. Но оттуда вам придётся возвращаться обратно, — вздохнула женщина. — Вам сейчас лучше всего сойти, спуститься по холму и подождать на автобусной остановке у здания городского совета. Сядете на 4-й или 58-й — они оба довезут вас почти до самой Экейша-авеню. Сойдёте на остановке у спорткомплекса, и оттуда пешком. Запомнили?
— Значит, 4-й или 58-й.
— Давайте я вас здесь выпущу.
Остановка по требованию случилась на холме, чуть выше стены с тяжёлыми железными воротами. Они были открыты, но ощущение от них было гнетущее, так что заходить туда не хотелось. Скарлетт стояла на ступеньке автобуса, пока женщина-водитель её не окликнула:
— Ну, выходите?
Тогда она вышла на дорогу. Автобус выпустил клуб чёрного дыма и урча укатил прочь.
За стеной ветер шуршал в кронах деревьев.
Скарлетт побрела вниз по холму. «Вот поэтому мне нужен мобильник, — подумала она. Её мать устраивала истерику каждый раз, как Скарлетт задерживалась хотя бы на пять минут, но всё равно отказывалась покупать ей мобильный телефон. — Ну и ладно. Придётся пережить ещё один скандал. Не первый и не последний».
Она поравнялась с открытыми воротами и заглянула внутрь. И вдруг…
— Странно, — сказала она вслух.
Есть такая вещь — дежавю. Это когда тебе кажется, будто ты здесь уже был — может, во сне или в мыслях, и теперь узнаёшь это место. Скарлетт хорошо знала это чувство — ей как-то уже казалось, что учительница второй раз теми же словами рассказывает про свой отпуск, или что кто-то точь-в-точь как раньше уронил одну и ту же ложку. Но это было другое. Сейчас ей не казалось, что она здесь была когда-то раньше. Она знала, что действительно здесь была.
Скарлетт прошла через открытые ворота и очутилась на кладбище.
Своим появлением она спугнула сороку. Птица взмахнула чёрно-белыми с зеленоватым отливом крыльями — и уселась неподалёку, в кроне тисового дерева, откуда уставилась на Скарлетт. «Тут за углом должна быть церковь, а перед ней такая скамейка», — она повернула за угол и действительно увидела церковь, которая, правда, оказалась гораздо меньше, чем в её воспоминаниях. А рядом была зловещего вида каменная готическая постройка со шпилем. Перед ней стояла деревянная скамейка. Скарлетт подошла, села на неё и поболтала ногами, как в детстве.
— Ээ… Извините, — раздался голос из-за спины. — Мне очень неловко вас беспокоить, но не могли бы вы мне помочь? Необходимо подержать тут кое-что, если вас не затруднит, а то мне рук не хватает.
Скарлетт оглянулась и увидела мужчину в бежевом дождевике, сидевшего на корточках перед могильным камнем. Под порывами ветра он с трудом удерживал в руках большой лист бумаги. Она поспешила к нему.
— Подержите, пожалуйста, — сказал мужчина. — Одной рукой тут, другой вот здесь, вот так. Неловкая ситуация, я понимаю. Я безумно вам благодарен.
Рядом с ним стояла жестянка из-под печенья, из которой он достал восковой мелок, похожий на маленькую свечку. Он начал тереть им вверх-вниз по камню лёгкими, привычными движениями.